Сайт Екатерины Польгуевой  
  Биография За секунду до взрыва На бегу На той и этой стороне  
 
За секунду до взрываИз школьных тетрадей
(1984-1990)
Начала и концы
(1990-2000)
Двухтысячные
(2000-2010)
На бегу
(2010-2018)
На той и этой стороне
(2019-2020)

Книга Екатерины Польгуевой. На той и этой стороне
Книга «На той и этой стороне»
Купить в магазинах

Переводы с сербскогоРассказикиВидео

Екатерина Польгуева. Школьные дневники

Приложение в сочинениях. Часть вторая

Дальше без комментариев – устала, и без того слишком много. И все время переделать сочинения хочется. А это нечестно. Ничего не переделываю – всё, как есть. Да, ошибок практически нету, те сочинения, которые оценены – пятерками. То, которое про Павку Корчагина и Авдия Калистратова – похоже, с какой-то олимпиады по литературе, черновик. Период написания сочинений: декабрь 1987 – апрель 1989.


Отношение различных персонажей романа Тургенева «Отцы и дети» к нигилизму

… И если он называется нигилистом, то надо читать «революционером»
Из письма Тургенева Случевскому

Слово «нигилист» появилось в начале тридцатых годов XIX века. Оно происходило от латинского корня nihil, который обозначает «ничто». На разных этапах исторического развития это слово приобретало различные смысловые оттенки. Первоначально нигилистами называли людей, которые ничего не знают и знать не хотят. В шестидесятые годы, в период развития материализма в России, слово «нигилист» приобретает иное значение. Реакционеры употребляли его в качестве бранного слова, называя им своих идейных противников. Прогрессивные же деятели считали нигилистом человека, который критически оценивает происходящие события, стремится объяснить их с научной точки зрения.

Как же понимают это слово герои тургеневского романа? Почему вкладывают в него различное значение? С первого взгляда кажется, что отношение к нигилизму в романе двоякое. Одни, поколение «детей», являются его сторонниками. Другие, поколение «отцов», его противниками.

Аркадий Кирсанов и Евгений Базаров вроде бы единомышленники. Оба они считают себя нигилистами. Аркадий достаточно верно характеризует нигилизм в понимании революционеров-демократов. По его словам, нигилист – человек, «который ко всему относится с критической точки зрения, не преклоняется ни перед какими авторитетами, не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип».

И все-таки позиции Аркадия и Евгения отличаются. Базаров нигилист не на словах, а на деле. Он критически относится к существующему строю, крепостному праву. Это ученый-естественник, материалист, ему чужды праздность и пустословие. Главным в жизни человека он считает деятельность, которая приносила бы пользу. Мы все время видим Базарова за какой-либо работой. То он занимается анатомическими опытами, то помогает своему отцу в медицинской практике. В пустые споры с Павлом Петровичем он старается не вступать, так как прекрасно понимает, что его окружают не те люди, которые могли бы понять его убеждения. Самое примечательное, что и слово «нигилист» он практически не употребляет. Только однажды он произносит его в вынужденном споре с Павлом Петровичем.

«- Так: Вы во всем этом убедились и решились сами… ни за что не приниматься?
- И решились ни за что не приниматься.
- А только ругаться?
- И ругаться!
- И это называется нигилизмом?
- И это называется нигилизмом».

Все это сказано Базаровым с явным сарказмом и единственной целью: поскорее закончить никому не нужный спор.

Почему же Базарову не нужно это слово? Дело в том, что он вообще против бессмысленной игры словами. Слова не главное. На первое место он ставит деятельность, решение насущных проблем и вопросов.

Аркадий же предстает перед нами совсем в другом свете. Для него нигилизм – временное увлечение, способ похвастаться своим свободомыслием, хоть в чем-то быть похожим на своего приятеля, перед которым он преклоняется, хотя якобы и отрицает все авторитеты. Аркадий – временный попутчик Базарова, и Евгений это прекрасно понимает. «Ты славный малый, но ты все-таки мягенький либеральный барин», - говорит он Аркадию.

Итак, если для Базарова нигилизм – принцип жизни, убеждение, то для Аркадия всего лишь игра.

Теперь рассмотрим отношение к нигилизму противоположной стороны, представителями которой являются Павел Петрович и Николай Петрович Кирсановы. Кирсановы – другое поколение, они дети своей эпохи, поэтому неудивительно, что нигилизм им чужд. Но понимают они его тоже не одинаково. Как мне кажется, зависит это прежде всего от их взглядов на жизнь и убеждений.

Павел Петрович – бывший светский лев. И несмотря на то, что сделать карьеру ему не удалось, он остался аристократом до мозга костей. Следовательно, он фактически является политическим противником Базарова, который представляет революционеров-демократов. Главная задача нигилизма – сломать существующие устои, которые вполне удовлетворяют Павла Петровича. Он не может ни понять, ни принять людей, пытающихся разрушить незыблемую, по его мнению, твердыню самодержавия. Он ненавидит Базарова, а в его лице и всех революционеров-демократов.

Николай Петрович – человек совсем иного склада. Ему никогда не прочили блестящего будущего, да он к нему и не стремился. Он страшно далек от политики, хотя и пытается внести что-то новое и прогрессивное в ведение своего хозяйства. Главное для Николая Петровича – тихое семейное счастье. Он любит музыку, поэзию, Базаров же все это отрицает, а того, что предлагает взамен, Николай Петрович не понимает. Он не может разобраться в сильных и слабых сторонах нигилизма, вообще не понимает, для чего он нужен. Естественно, что произносит он слово «нигилист» с некоторым недоумением и страхом, но ненависти и раздражения, подобно брату, к нигилистам не испытывает.

Разбираясь во взглядах героев романа на нигилизм, мы лучше понимаем сущность самих героев. Становится ясно, ЧТО именно отрицает Базаров (ведь с первого взгляда может показаться, что он отрицает все). Отчетливо проступает беспомощность и обреченность Павла Петровича, который ничего не может противопоставить Базарову. Как ни странно, мы видим удивительное сходство между Николаем Петровичем и Аркадием. Младший Кирсанов образован, неглуп, но, как и отец, совершенно не способен на какие-либо действия.

Размышляя над проблемами нигилизма, мы яснее понимаем смысл всего романа.


О времени и о себе

Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек.
Х.Р. Хименес

Несколько лет назад я познакомилась с ребятами из первого класса и была поражена, как за совсем короткое время школа превратила их из веселых и искренних фантазеров в «учащихся». Тем, кто сопротивлялся этому, в ком детская непосредственность была развита сильнее, приходилось тяжело.

С первого класса школы человека начинают обезличивать. Мальчиков и девочек, физиков и лириков, веселых и задумчивых, - всех стараются загнать в единое прокрустово ложе, подвести под некий «государственный стандарт».

А потом мы выходим на улицу и идем в свои стеклянно-бетонные «машины для жилья», похожие друг на друга, как две капли воды. А потом в целях воспитания интернационализма нам говорят, что все мы одинаковые: русские, украинцы, евреи. Не ведь это неправда! Все мы разные. Со своими традициями и своими национальными особенностями. Должны быть разными. Люди же, лишенные национального самосознания, исторической памяти, не могут быть не только интернационалистами. Они не могут быть настоящими людьми. Ведь, по словам Лихачева, без памяти нет совести. А без совести нет человека.

Сейчас в период гласности все вышеизложенное крамолой вроде бы не является, но когда я сказала об этом вслух, на меня многие стали смотреть косо, а некоторые прямо обвинили в национализме.

Обезличивание рождает бездуховность. Люди перестают думать. Это просто становится ненужным. Наверное, именно поэтому так трудно приживается в нашем обществе все неординарное.

И слова. Кругом одни слова. Подчас они уже теряют всякий смысл, становятся шелухой. На уроках литературы мы говорим, что женщина и война не совместимы. А затем идем на НВП, где девочки (о мальчиках я не говорю) разбирают автоматы и шагают строем. Недавно я пришла в ужас от того, как спокойно люди говорят об убойной силе пули и тому подобных вещах, словно теорему Пифагора доказывают. И оценки за это получают. Что это? Реальный взгляд на жизнь? Нет. Это или цинизм, или абсолютное неумение задуматься о том, что стоит за словами. Нормальный человек о таком спокойно говорить не может.

Мне очень хочется верить. Верить людям. И не получается. Конечно, можно спрятаться в свою скорлупу, «уйти в подполье». Но что же будет, если так сделают все? Нет. Надо жить, думать и строить свой дом. Ведь «кто дома не строил, земли не достоин, кто дома не строил, не станет землею…».

Смогу ли я построить свой дом? Не знаю.

Это сочинение некогда писалось с полной искренностью, исключительно о продуманном и пережитом. И чуть ли не единственное, где практически ни под одним словом сегодня я подписаться не могу. В этой работе, конечно, очень много меня, но именно меня 16-летней, то есть тех характерных для того (и только для того) моего возраста – и очевидно, того времени, - особенностей. Коих не было еще в 13 лет и уже не стало к 19 годам. Наверное, тут больше даже времени, нездорового того времени, чем меня.
Кстати то стихотворение Цветаевой, которое я цитирую в самом конце – и лукаво обрываю цитату, заканчивается так:
- Не строила дома…


Человек!... Это звучит гордо!

Что такое человек?... Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет…
М. Горький «На дне»

Человек, кто ты? Что принес в этот мир? Сделал ли его лучше, чище, богаче? Почему ты так гордишься собой? Есть ли, чем гордиться тебе, человек?

Да, ты научился работать и созидать, но еще лучше ты освоил науку войн и разрушений. Ты создал великую веру и построил необыкновенные храмы. Но ты же уничтожил и веру свою, и храмы свои. Ты покорил природу, заставил ее служить себе. Но как ты жаден, человек! Вовремя не остановившись, ты довел мир до экологической катастрофы. Власть – вот цель твоя. И ты захотел подчинить себе других людей, братьев своих. Ты убивал их сотнями и тысячами, загонял в подвалы и трущобы.

Совершив великие открытия, ты не пожелал использовать их во благо, а создал оружие, несущее смерть всему живому. Не потерял ли ты разум, человек? Не стал ли зверем? А «человек хуже зверя, когда он зверь».

Человек – убийца. Человек – разрушитель. Так чем же тебе гордиться? И человек ли ты вообще?

«Человек – выше сытости!..» Когда ты вспомнишь об этом и престанешь требовать хлеба и зрелищ, ты станешь Человеком. Когда будешь не царем природы, а мозгом ее и душой, ты сможешь гордиться собой и скажешь с полным правом: «Человек! Это великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!...»


Слушать музыку революции! (по произведениям А. Блока и С. Есенина)

29 октября 1918 года, завершив поэму «Двенадцать», Блок написал в своем дневнике: «Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Этот шум слышал Гоголь. Сегодня я – гений!»

Почему же именно Блок, дворянин по происхождению, сформировавшийся как поэт до 1917 года, создал одно из интереснейших произведений об Октябрьской революции? Закономерно ли, что певец «Прекрасной Дамы» стал автором «Двенадцати»?

Чтобы понять это, обратимся к более ранним работам поэта. Уже в «Стихах о Прекрасной Даме» завязывалась дума о жизни и человеке, о тайнах бытия, духовных исканиях личности (моей рукой на полях – видимо, через несколько лет по написании сочинения – написано рядом с этими строками «Фу!!») И хотя главный мотив этих стихов – «вселенная во мне», все явственнее становится обращенность Блока к окружающему миру:

… Звенит и буйствует природа,
Я – соучастник ей во всем.

Соучастник. По-моему, это и становится определяющим моментом дальнейшего творческого развития поэта. В письме к Мережковскому Блок высказал следующую мысль: «Мы люди, люди по преимуществу, и, значит, должны прежде всего уловить дыхание жизни».

Революция и была дыханием этой жизни. Блок не мог его не почувствовать. Он поистине являлся соучастником стихии человеческой.

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек!..

Блок слушает музыку революции и, увлекаемый ею, порой впадает в безрассудство. По-моему, именно в порыве этого безрассудства сказано им:

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь.

Нет, не считает так поэт (и доказательством этому служит его проницательное замечание о том, что «отрицание» - это тоже традиция, которая ничего общего не имеет с высокими задачами новой культуры), но революция в какой-то степени жестока и бескомпромиссна. Описывая ее, наверное, невозможно оставаться полностью объективным и «соединять с отвагой осторожность».

«Никто явственнее, чем Блок, не чувствовал связи между стихиями, потрясающими мир, и бурями, волнующими душу». (Эта фраза у меня в кавычках – явно цитата, но чья – не знаю. ) Именно в этом разрезе надо рассматривать революционные произведения Блока.

Сергей Есенин – поэт совершенно иного склада и его видение революции очень отличается об блоковского. По его собственному признанию, он «был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». Любовь к крестьянству и России, (его, есенинской России, где «хаты – в ризах образа». У Блока же: «Россия, нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые как слезы первые любви») и привела Есенина к понимаю революции:

Дружище!
С великим счастье!
Настал ожидаемый час!
Приветствую с новой властью!
Теперь мы всех р-раз – и квас!
Без всякого выкупа с лета
Мы пашни берем и леса.
В России уже Советы
И Ленин – старшой комиссар.

Но что-то объединяет столь разные стихи Блока и Есенина о революции.

«Эх, эх, без креста!», - эта строка Блока, по-моему, перекликается со следующими четверостишием Есенина:

Кто-то с новой верой,
Без креста и мук,
Натянул на небе
Радугу, как лук.

Близки также по внутреннему наполнению блоковское отрицание «Святой Руси» и есенинское проклятие Радонежа. («Проклинаю тебя я, Радонеж…»)

Но созданные образы чрезвычайно различны. У Блока революция как бы черно-белая, у Есенина неожиданно появляется многоцветная радуга.

Главное же в творчестве обоих поэтов, в их стихах о революции – голос совести. Совести, «побуждающей человека искать лучшего, помогающей отказываться от старого, уютного, разлагающегося – в пользу неуютного и немилого, но обещающего светлую жизнь» (А. Блок).


«Поэзия – вся! – езда в незнаемое»

Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом.
Маяковский

Поэт не тот, кто может писать стихи. Поэт – это тот человек, который не может их не писать. В принципе, все люди думают и чувствуют похоже. Да и тревожат их из века в век одни и те же вопросы: в чем смысл жизни, что такое любовь, как сделать человека лучше? Но поэтом становится только тот, кто смог сказать свое слово. Несмотря на огромный опыт предшественников, творец всегда находится в состоянии неизвестности и неопределенности.

«Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба. И тут кончается искусство, и дышат почва и судьба», - эти слова Б. Пастернака, на мой взгляд, прямым образом относятся и к творчеству Маяковского. Поэзия была его судьбой, а нет ничего неопределеннее судьбы.

Ему ежечасно приходилось искать себя, свое место в жизни и поэзии:

«Кесарево кесарю – богу богово».
А такому,
как я,
Ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?

Но для Маяковского поэзия была «ездой в незнаемое» в большей степени, чем для кого-либо другого. По-моему, это один из немногих поэтов, который совершенно неотделим от своего времени.

Революция – вот событие, ставшее основным стимулом его творчества. Он был первым, кто пытался создать новую поэзию. А первым всегда тяжелее. И пусть порою он ошибался. Пусть в порыве чувств хотел «сбросить Пушкина с корабля современности». Это не столь важно. Гораздо важнее его стихи. Маяковский шел по неизведанному пути и на каждом шагу совершал открытия. Его рифмы, размер, «лесенка» удивительны:

Жил
В одном полку
Силевестр Рябой.
Голова у Рябого –
Пробкова.

Подражать Маяковскому невозможно. Темы, которые затрагивал поэт, также необычные. Меня поразила его лирика. Я думала, что уж в этой области поэзии сложно сказать что-нибудь принципиально новое, но читаю – и не перестаю удивляться:

Дым табачный воздух выел.
Комната –
Глаза в крученыховском аде…

И я надеюсь, что перестанут схематизировать творчество поэта. Нельзя так формально относиться к одному из самых неординарных поэтов нашего века, как это было принято долгие годы.


Письмо от имени героя

Тема не указана. Судя по всему, олимпиадное задание было такое: написать от имени Павки Корчагина (или Николая Островского) об Авдии Калистратове (кто забыл, это главный герой «Плахи» Чингиза Айтматова).

Конечно, трудно написать что-либо с позиции незнакомого человека, умершего полвека назад. Вообще, чтобы говорить от имени кого-то, надо хорошо знать психологию и принципы этого человека. А что я знаю о Н. Островском, кроме нескольких всем известных фактов биографии? Много ли смогла вынести из двух прочитанных романов «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей»? Да и правильны ли мои выводы? Уж слишком по-школярски воспринимается все, связанное с революцией, Гражданской войной. Или красный, или белый. Или революционер, или враг.

Ну, с этих позиций Н. Островский, безусловно, красный, безусловно, революционер, а, следовательно (опять же по заученной с детства схеме), сильный, волевой человек, который не будет ждать милостей от природы, а уж тем более, от бога. Но каким человеком был Н. Островский, я все-таки не знаю, не могу судить. Поэтому, облегчая себе задачу, буду писать со своих позиций и просто попытаюсь сравнить героев двух различных произведений, написанных в разные исторические эпохи.

Что различает или, быть может, роднит их?
Энергичный, деятельный, отчаянный…

Эти эпитеты, столь применимые к герою Н. Островского, абсолютно не применимы к Авдию Калистратову. Если первый стал символом жизни («самое дорогое у человека – это жизнь»), то Авдий не жилец на этом свете. Не жилец и в наше время, не говоря уж о тех далеких двадцатых. Его, Авдия, человеколюбие (и ко всему человечеству, и к каждому человеку отдельно) разве совместимо с классовым подходом к людям, которым пользуется Павел (а надо думать, и сам автор)?

«Не убий» - одна из главных христианских заповедей, по которой живет Авдий, не приемлема для Корчагина. Не потому, что жестокий он. Убивать для него – объективная необходимость. Он убивает врагов, а не людей. Авдий же даже во врагах и подонках пытается разглядеть людей. Разве смог бы он убивать, хотя бы и на войне?? Нет, боюсь, что не годится Калистратов в корчагинцы. Разве так поступил бы Корчагин, попади он в банду наркоманов и преступников? Действовать, а не увещевать. А если и понадобились бы ему слова, то совсем не те, что Авдию, попроще, поприземленнее. Бог, душа, церковные песнопения, старинная притча, – все, что определяет в какой-то мере характер Авдия, прошло бы мимо Павла. Доказать это сложно. Но так уж мне кажется. Какая-то жесткость или суровость (не знаю, как точнее определить) души не дает Павлу воспринять это.

Слишком непохожие условия и время формировали характеры героев.

Но мне совсем не хочется сказать, что Авдий во всем прав. Ведь он не победитель, а скорее жертва. Жизнь Павла представляется более цельной, смерть более оправданной (хотя может ли быть смерть оправданной или не оправданной?). Но ведь и Павла тоже нельзя назвать победителем однозначно.

Так с чем же боролись герои, чего хотели? Вот тут мы, по-моему, подходим к самому главному, тому, что объединяет Авдия и Павла.

Они боролись против зла, за счастье человека, они мечтали сделать людей лучше. Мечтали и не смогли. А может быть, что-то у них и получилось? Хочется надеяться, хотя…

И, наверное, не такие уж они и разные: семинарист Авдий и рабочий Павел, люди, умевшие забыть о себе ради других и погибшие в конце концов за такую светлую и несбыточную мечту победить зло на земле.

Нет, не принял бы наверное, Н. Островский А. Калистратова, не понял бы. А жаль. Слишком привыкли делить людей на категории по мировоззрению и социальному положению. Вот так и получилось, что «мальчишки в буденовках, мальчишки в погонах перестреляли друг друга». И сколько раз еще перестреляют! А на самом деле, люди делятся не на атеистов и верующих, не на красных и белых, а на добрых и злых, порядочных и непорядочных. И ничего с этим не сделаешь. И если мы когда-нибудь это поймем, что-то в мире изменится.

Идеализм чудовищный, конечно. Но для 17 лет, думаю, простительно все же.



Следующая страница: Начало 1986 года. Вступление в комсомол


      • Главная   • Школьные дневники   • Приложение в сочинениях. Часть вторая   
 
  Биография
Библиография
Видео c Катей
Воспоминания о Кате

Польгуевские чтения
Проза:
За секунду до взрыва
Рассказики
Эссе
Школьные дневники
Журналистика
Поэзия:
Из школьных тетрадей
Начала и концы
Двухтысячные
На бегу
На той и этой стороне
Переводы с сербского
Cписки стихотворений:
По сборникам
По дате
По алфавиту
По первой строке
 
 
© Фонд Екатерины Польгуевой, 2020-2022



о проекте
карта сайта

Вконтакте