Екатерина Польгуева

Прочитала «Маленькую страну» Гаэля Фая

Прочитала «Маленькую страну» Гаэля Фая. Несколько разочарована. Хотя книга неплохая, да что там – хорошая книга. Не сравнить с насквозь фальшивым и спекулятивным «Паксом» - от тетки, которая знать не знает, что такое война, но почему-то думает, что может написать антивоенную повесть для детей.

Все, чего я ожидала, у Фая есть: детский мир, в который вторгается мир взрослых, из-за чего он со временем становится потерянным раем. А в книге – из-за подступающей гражданской войны – до времени. Причем ведь любое детство – и даже город детства, даже если ты из него не уезжал, даже если из района своего не уезжал – уходят навсегда. А если еще война, беженство – то окончательно и бесповоротно, даже при физическом возвращении. Ощущение этой жизни на грани, к которой люди (не только, кати, дети) присаливаются, даже когда уже – за гранью, тоже есть. Кое-какие африканские реалии, которые меня интересуют – вполне себе. Да и слог у автора хороший.

Так почему же все-таки разочарована? Я ожидала – пусть не романа, по объему сразу понятно, что никакой это не роман – художественной литературы. Да, понятно, что по мотивам своей жизни, но именно художественной литературы – повести, создающей самоценные образы, свой художественный мир, который, если книга написана хорошо и нашла своего читателя, становится частью мира реального. Ну, типа «Бегущего за ветром» Халеда Хоссейни.

Книга Гаэля Фая «Маленькая страна»

Но «Маленькая страна» - это не художественное произведение, а автобиографическая проза с элементами художественного произведения. И потому полнокровный персонаж там только один – 11-летний мальчик Габриэль, Габи – то есть сам Гаэль Фай. Все остальные – его родители, родственники, его друзья мальчишки и соседи – иллюстрации его воспоминаний, фотографии своего рода. К слову, если бы это была последовательная автобиография, воспоминание взрослого Гаэла, две трети своей жизни прожившего во Франции – о потерянной родине детства Бурунди. Точнее, тупиковой улицы в Бужумбуре, где живут респектабельные горожане: белые или богатые и высокопоставленные – главным образом, тутси. У Габи отец – француз, мать – тутси, которую в четыре года увезли из Руанды. Тупика – среди бурлящего и совсем неспокойного и не благостного мира – даже когда Габи все прекрасно, а первая неприятность – разлад родителей. Собственно, тупик – это символ, в тексте много таких символов – вполне удачных.

А вот «элементы художественной прозы» как раз сбивают общее ощущение документальности. Потому что именно «элементы». Иногда это очень хорошо – ну почти, как надо. Например, когда приехав к бабушке, он разговаривает во время сиесты со своим дядей (юношей лет 16-18) Пасификом, который собрался идти воевать в РПФ. Но только начинает складываться живой образ – как опять все сбивается на автобиографию, где слишком много «через запятую». В прямом смысле. Ну, например, руандийские рассказы и сказки прабабушки, которые завораживают Пасифика, мечтающего о Руанде (в которой и не был никогда) как о земле обетованной. Эти сказки совершенно безразличны Габи. «Маленькому французу», как называет его мать, которая, к слову, тоже мечтает о возвращении в Руанду.

А сам Габи считает себя – бурундийцем? Нет, скорее, просто жителем своей маленькой страны – тупика, где можно озоровать с друзьями, воровать у соседки-гречанки манго (и ей же продавать), купаться или довить рыбу речке, ждать писем от девочки из далекой Франции. Они и про тутси с хуту ничего толком не знает. И когда война разгорается – и во французской школе, где Габи учится – ребята начинивают делиться на хуту и тутси – для него это странно. А для ребят, кстати, вовсе нет.

Но я отвлекаюсь от «через запятую». Что это значит? А вот. «Пасифик же часами слушал рассказы прабабушки о руандийской старине, славных битвах, родословной разных кланов, моральных устоях, любил народные песни, героические сказания, танцы инторе». Если бы это была художественная, а не автобиографическая проза, то прабабушка рассказала бы хоть одну героическую историю – хотя бы начала, и мы бы по самому тексту поняли, что Пасифику интересно, а Габи – непонятно и скучно, он лучше бы свежие комиксы полистал. Для автобиографии можно и через запятую, но ведь только что был такой живой, такой настоящий разговор Габи и Пасифика, Пасифик начал проклевываться полнокровной личностью, самостоятельным персонажем, а не иллюстрацией воспоминаний Габи. И вот – ожидания обмануты. И таких моментов много. Да, чисто автобиографический эпилог, когда взрослый Габриэль возвращается в свой (уже совершенно другой и чужой) тупичок – без художественного оживляжа – как раз очень сильный.

И еще один момент. Некоторая «политическая ангажированность». И дело не в том, что автор «за тутси». Это как раз было бы нормально: в конце концов, речь о ребенке – и он всегда будет за своих. А всех его родственников-тутси, включая двоюродных братьев и сестер, с которыми он только-только познакомился, когда поехал в конце зимы 1994-го с мамой в Кигали, - перерезали. Погиб Пасифик, убита его беременная жена. А мать Габи, поехавшая их искать, нашла только трупы (и то не всех) – и сошла с ума. Но вот самое интересное, что Габи (точнее, автор Гаэль) – он даже не очень-то «из тутси», типа – ни за кого, за свой тупичок и его население, - потому что сам ни тутси, ни хуту – кстати, и не «маленький француз». Это, кстати, и тяжелее, и проще.

Мне сложно определить, в чем же эта ангажированность. Ну наверное, в самом педалировании слова «геноцид» - типа, вот – так, модная и понятная для Европы тема. А если просто война и резня взаимная – то как-то не особо. Вот, все эти сентенции: Геноцид — как разлив нефти на море. Кто не утонул, тот навсегда остался искалеченным» - они как-то не очень Ни для художественного произведения, ни для автобиографической прозы о детских воспоминаниях. Вполне достаточно жутких рассказов мамы габи, которыми та пугает по ночам его младшую сестренку Ану.

Еще многим рецензентам нравится фрагмент из пролога, где папа Габи - француз пытается объяснить своим маленьким детям суть конфликта в Руанде и Бурунди, а также, кто такие тутси и хуту, чем они отличаются: тутси высокие и с тонкими носами, а хуто – коренастые и с большими и толстыми носами.

«- Тутси и хуту воюют из-за того, что них разные территории?
- Нет, они живут в одной стране.
- Тогда из-за того, что у них разные языки?
- Нет, они говорят на одном языке.
- Может, у них разные боги?
- Нет, бог у них один и тот же.
- Ну так из-за чего они воюют?
- Из-за того, что у них разные носы».

По мысли цитирующих рецензентов этот фрагмент должен подчеркивать абсурдность войны, бессмысленность вражды. И автор вставил его именно с этой целью. А в тексте Габи даже предполагает, что папа сам не знает, в чем причина вражды. Но папа, конечно, знает, он, повторюсь, просто не хочет входить в сложные подробности, так как говорит с детьми. И взрослый автор, в отличие от мальчишки, конечно, знает. Что дело совсем не носах, а в извечном соперничестве и дележке ресурсов – той самой территории, в том числе, которая как бы «общая». И еще в том, что тутси в течение веков были правящим, эксплуатирующим и угнетающим хуту меньшинством. А когда на социальное и экономическое угнетение накладываются еще и этнические различия – это приводит к самым страшным последствиям. Ну а разная форма носа становится прекрасной приметой для деления на своих и чужих. Приметой, по которой так легко объявить целый народ «тараканами», например. И резать уже всех – кого ни попадя. Но это как-то уже сложно, проще просто про носы.

И – да, безусловно, никакие причины – не оправдание для резни, для уничтожения сотен тысяч человек от мала до велика. Жертва очень легко превращается в жестокого угнетателя и агрессора, как убеждается и сам Габи в истории с краденым великом.

Но все же ради справедливости: резня в Руанде (которую официально принято называть геноцидом тутси) – это пролог двух Конголезских войн 1996- 2002, которую, в том числе, через боевиков-тутси спровоцировали США. Да и непосредственно гражданская война в Бурунди (1993-2005). Так вот, только во время второй конголезской войны, в которую было втянуто несколько стран, погибло 4 млн человек. И абсолютное большинство жертв – это хуту, а не тутси. При этом в Руанде тутси – и после геноцида – остаются правящим и угнетающим хуту меньшинством (у хут и голову поднять не могут, так как геноцидом объявили только уничтожение тутси, а виновными – только хуту, хотя, повторюсь, резня, если брать не эпизод войны, а события в целом, была вполне себе взаимной - и кто начал, определить невозможно).

Но это все к книжке отношения уже не имеет. Просто как объяснение, почему не стоит слишком уж поддаваться на красивые афоризмы – типа «воюют из-за формы носа».

И да, мне бы хотелось, чтобы Гаэль Фай написал о своей жизни во Франции (его 11-летнего и младшую сестру вывезли туда в самом начале войны в Бурунди). Причем именно как автобиографию, а не как художественную прозу. Мне кажется, автобиографический жанр ему лучше дается. Кто знает, может, он и напишет.

Следующая страница: «Голоса Памано» все звучат и звучат